Италия опустошена. Многие города разрушены, другие исчезли совсем, сровнены с землей, как будто их не было. Можно подумать, что в стране хозяйничали стихии, восставшие против человека. Только наводнение или землетрясение могли так разорить еще недавно цветущую землю.

Зарастает сорными травами незасеянное поле. В буйные заросли превращается виноградник, оставленный без заботливого ухода. Земля не хочет пустовать, она по-своему залечивает раны.

В развалинах лежит вилла римского сенатора. Из ее обломков, из розового и белого мрамора, из колонн и фронтонов полудикие пришельцы строят свою деревню, воздвигают стены укреплений.

В кипарисовой роще гуляет на свободе топор. И кипарисовые дрова пылают на очаге в закопченной хижине.

На улице готской деревни дети играют обломками статуй. И матери заворачивают младенцев в обрывки римских тог и туник.

В соседнем поместье устраивается новый хозяин — дружинник готского короля. Король не пожалел для него чужой земли. Теперь готы — господа в Италии. Но рабам еще не стало легче.

Давно ли они радостно встречали гостей и сами открывали перед ними ворота городов?

А теперь их вернули к их плугам и мотыгам.

Кое-где еще уцелели и прежние землевладельцы — римляне. Они живут или, вернее, доживают свой век, стараясь как-то приладиться к страшной и непонятной для них новой жизни. Каждый год они отправляют в Равенну, в казну готского короля, дань — третью часть своего дохода. Но они еще рады тому, что у них не забирают всего.

Новая столица — Равенна — не похожа на прежнюю. Как крепость, возвышается она среди лесов северной Италии. На ее площадях над древними языческими храмами давно уже водружены кресты. И в зданиях суда — базиликах—воздвигнуты алтари на гом месте, где когда-то восседали судьи.

Король готов Теодорих называет себя Августом и, принимая послов, облачается в пурпурную мантию, надевает на голову сверкающую диадему.

Но как он не похож на прежних Августов! Он и читать не умеет по-латыни. Он даже имени своего не может подписать под эдиктом — указом.

Когда ему нужно написать послание к соседнему королю— в Бургундию или в королевство франков,— он зовет своего секретаря и советника Кассиодора.

Кассиодор — знатный римлянин, римский сенатор. Но он послушно является на зов с восковыми дощечками в руках и, как простой писец, записывает на воске повеления своего господина.

Кассиодор не теряет надежды, что ему удастся хоть чему-то научить неотесанных, грубых варваров. Он знает, что им не обойтись без науки. Ведь для этого новоявленного «Августа», для этого варварского вождя, государство еще новинка. Без римских советников и чиновников ему не навести порядка, не справиться со сложной задачей управления. Готы во всем полагаются на свою силу. Они говорят, что дело воина владеть не пером, а мечом. Но разве можно обойтись в государстве без грамоты, без пера?

И вот Кассиодор с пером в руках дает почтительные советы своему господину. А тот слушается своего писца, как ученик учителя.

У Теодориха есть дочь Амаласунта. Она еще лучше, чем отец, понимает пользу учения. Она берется за книги, она торопится изучить язык науки и культуры. Проходит несколько лет, и недавняя варварка уже переводит стихи Вергилия с латинского языка на греческий.

Подрастает ее сын — Атанарих, наследник короля. Она усаживает его за букварь, несмотря на то что в стране строго запрещено обучать готских детей грамоте.

Узнав об этом, старейшие и храбрейшие дружинники идут к королю и с возмущением требуют, чтобы мальчика перестали учить.

Это плохой пример для других, говорят они. Разве это дело, чтобы король нарушал свои же законы? Для того чтобы вырастить храброго воина, грамота не нужна. Тот, кто хоть раз испугался розги учителя, уже никогда не сможет устоять перед острием меча.

Молча слушает Кассиодор речи дружинников. Его лицо бесстрастно, хоть он и презирает в душе этих варваров.

Что у них в прошлом? Дикость и невежество.

Давно ли Тацит писал о германцах, что их дети растут голые и грязные вместе с телятами и свиньями? А Цезарь говорил, что у германцев разбойничьи набеги считаются не позором, а средством для воспитания юношества. Кассиодору вспоминается и рассказ Плиния об одном из германских племен, которое на берегу Северного моря еще в недавние времена строило свайные деревни и не знало, что такое земледелие.

Теодорих поручил Кассиодору написать историю готов Это нелегкая работа: ведь их история еще впереди. И все же Кассиодор верит в силу культуры, в то, что она восторжествует над варварством...

Есть у короля Теодориха и другой советник — Боэций. Он тоже римлянин и тоже из древнего знатного рода. Он любит науку. В его доме книги занимают самое почетное место. В часы досуга он изучает законы, управляющие гармонией. Натянув на доску струны, он делает их то короче, то длиннее, чтобы проникнуть в таинственную связь между числом и звуком. Он пишет книгу о музыке. Эта книга переживет века.

Он занимается и механикой. Он построил для Теодориха часы, которые показывают не только время, но и движение светил.

Весть об этом доходит до соседнего Бургундского королевства. И король Бургундии Гундобад обращается к Теодо-риху с просьбой прислать ему водяные и солнечные часы.

Боэций снова берется за работу. И вот уже послы Теодориха везут в Лион диковинный дар — такую вещь, которая умеет отсчитывать время и предсказывать ход небесных светил.

Теодорих благоволит к Боэцию. По поручению короля, Кассиодор пишет Боэцию письмо:

«В твоих переводах читают по-латыни «Астрономию» Птолемея и «Геометрию» Евклида. Платон, исследовавший божественное, и Аристотель, логик, спорят на языке Рима. И Архимеда, механика, передал ты по-латыни. Какие бы науки и искусства ни породила плодоносная Греция, Рим воспринял их на своем родном языке благодаря тебе».

Боэций читает это письмо и думает: «Узнаю перо Кассио-дора. Но не одно столетие должно пройти, прежде чем эти варвары сами научатся понимать Аристотеля и Птолемея».

Боэций каждую свободную минуту отдает книгам. Он хотел бы не видеть и не знать tofo, что творится в мире. Что стало с Вечным городом, с гордой Римской империей! Как потоп, наводнили страну варварские орды. Голод и чума пришли следом за войной, чтобы добить уцелевших. Римские сенаторы забыли, что они римляне, и низко склоняются перед варварами, надеясь хоть что-то сохранить из своих владений. Да разве остановишь потоп смиренными словами! Он смоет все — не только собственность и права римлян, но и философию, искусство, науку.

Но, может быть, еще не поздно остановить?

И вот Боэций ведет переговоры с сенаторами, пишет письмо в Византию, где еще правят цезари.

Может быть, оттуда придет спасение! Ведь волны потопа еще не захлестнули восточные края Римской империи.

Из Равенны в Византию тянутся нити заговора. Но тайну не удается сохранить. Заговор раскрыт. Разгневанный Теодорих приказывает заключить Боэция в темницу.

За каменными стенами, в ожидании неминуемой казни, Боэций снова ищет утешения в философии. Он пишет книгу. Она так и называется: «Утешение философией».

Тяжелая дверь наглухо заперта. Стража неподкупна. К Боэцию не пропускают друзей. Да и остались ли у него на свободе друзья?

И все же он не один. У него есть книги. К нему приходит Сократ, который, так же как он, в тюрьме искал утешения в философии. К нему приходят мудрецы древности. Но трудно утешить обреченного. Его душа полна горечи. Он не видит впереди просвета. Все тщетно, думает он. Все преходяще и тленно на этой земле, где даже Вечный город не устоял перед разрушающей силой времени.

Перо бежит по странице. Голова не перестает работать.

А палач уже точит топор, который отрубит эту мыслящую голову.

«Последний римлянин» — Боэций — погибает на плахе.

А Кассиодор? Разве он тоже погиб? Или он не римлянин?

Нет, он не меньше, чем Боэций, предан древней культуре. Но он не участвует в заговоре. Он слишком долго изучал историю и знает, что ее не остановить.

И все-таки он тоже борется за культуру — борется по-своему.

Он удаляется в свои владения на юге Италии и строит там монастырь — один из первых в мире.

Он дает монастырю имя «Вивариум» — «Обитель жизни». В этой обители Кассиодор хочет сохранить живым хоть то немногое, что уцелело.

Своим монахам он говорит: нет более высокого труда, чем труд переписчика.

С утра до ночи переписывают монахи творения мудрецов Рима и Греции.

Год проходит за годом.

Уже и шестой век перевалил через середину.

Давно рухнуло королевство остготов. В Равенне новые хозяева — лангобарды.

А на юге, в Вивариуме, жизнь идет по-прежнему. Ни на один день не прекращается тихий и упорный труд. Как пчелы в улье, собирают монахи мед древней мудрости для будущих поколений. Их духовный отец — Кассиодор — уже глубокий старик. Ему больше девяноста лет. Но ему некогда умирать. Кажется, что даже смерть не решается войти в Обитель жизни, прервать его работу, остановить перо.

Иногда, оторвавшись от рукописи, Кассиодор вглядывается в синюю дымку гор. Но он видит не эти горы, а улицы Рима, свою молодость, своих друзей. Он видит Боэция и вспоминает его книгу «Утешение философией».

Тех, кто послал Боэция на казнь, давно уже нет. В гробу спит Теодорих, нет и его дочери Амаласунты. Варвары убили ее за то, что она не хотела быть варваркой.

Нет и прежнего Рима.

Но книги пережили Рим. Мудрость переживает века.

И Кассиодор торопится передать эту мудрость как наследство грядущим поколениям. Его книга называется: «О свободных искусствах». Семь свободных искусств, семь наук знает Кассиодор. Их имена: грамматика, риторика, диалектика, арифметика, музыка, геометрия, астрономия. Как охватить их все в одной книге? Старческая рука дрожит. Сердце устало. Сколько пришлось пережить этому сердцу за девяносто лет — и таких тяжких лет!

Но старик знает: ему нельзя умирать. Надо довести дело до конца. Надо хотя бы назвать имена мудрецов, чтобы люди знали, где найти клад, где хранятся сокровища.

Книга написана. Кассиодор умирает столетним старцем. Но другие продолжают его труд. В монастырях склоняются над свитками переписчики.

Что же осталось делать друзьям мудрости, как не переписывать? Прошло время творить новое, надо хоть сохранить и передать старое.

С каждым годом все темнее вокруг, все меньше остается грамотных людей.

«Гибнет у нас изучение наук»,— пишет епископ Григорий Турский своему другу, поэту Фортунату.

Монастырей стало много, но монахи нередко считают грехом то, что было святым делом для Кассиодора.

Глава церкви — римский папа — пишет одному из своих епископов: «Ты, кажется, учишь грамматике — я не могу повторить этого, не краснея. Я печален и вздыхаю. Докажи, что ты не занимаешься вздорными светскими науками, и мы будем прославлять господа нашего».

Наука в презрении, в загоне. Нет больше Академии в Афинах. Она просуществовала девять веков. В ней находили прибежище последние философы. Но и они были разогнаны по повелению византийского императора Юстиниана. В Александрии толпа сожгла библиотеку Серапейона — храма Сераписа. Ипатию, дочь математика Теона, растерзали за то, что она шла по стопам отца: учила геометрии и астрономии.

Даже там — в Афинах, в Александрии—для науки нет больше места. А каково ей на чужбине, в дремучих лесах Галлии и Германии?

Тяжкая жизнь предстоит ей теперь. Жизнь, полная унижений и испытаний.

Только из милости — как «служанку богословия» — будут ее терпеть в монастырях. Она станет Золушкой.

Но пройдут века. Терпение будет вознаграждено. В око ванные железом двери постучится сказочный принц. Он выведет за руку Золушку из подземелья и сделает ее королевой. Как будут звать этого принца?

Роджер Бэкон? Или Коперник? Или Леонардо да Винчи? Или Джордано Бруно?

Тот, кто прочтет повесть до конца, тот узнает.