Тесен был мир, в котором жил человек пять тысяч лет назад.

Когда египтянин тех времен оглядывался вокруг, он видел справа и слева каменные стены — горные цепи Ливийской и Аравийской пустынь. Посредине текла река Нил. Впереди чернела страшная пучина моря. Позади были пороги и водовороты — преисподняя, из которой Нил поднимался на землю. А над всем этим покоился голубой потолок неба, словно опиравшийся на стены гор.

И египтянин думал, что эта тесная комната заключает в себе весь мир.

Свою реку египтяне называли просто Река, а себя — «люди», как будто не было другой реки и других людей на свете. Даже своих ближайших соседей — бедуинов — они считали не людьми, а сынами дьявола Апопи. Они думали, что чужой — это не человек. Пленных убивали. Воин приносил вождю отрубленную руку врага, чтобы получить награду.

Черный цвет считался хорошим цветом, потому что черной была египетская земля. А красный цвет считали плохим, потому что в Красной земле — в пустыне — жили чужие.

Края света были совсем близко. Но египтяне не решались к ним подойти. Море синело перед ними, как открытые ворота в мир, но даже море им казалось непреодолимой стеной.

Жрецы говорили, что морская соль — это пена изо рта злого морского бога, ее грешно класть на стол.

В течение многих веков египтяне не покидали своего тесного дома.

Но время шло. Все больше хлеба давал людям дароносец Нил. И он давал этот «дар» не даром. Люди трудились. Они рыли каналы, строили плотины и дамбы. Они проводили воду из Нила на поля и запасали ее на случай засухи.

Целыми общинами работали люди по пояс в воде. И все-таки рук не хватало. Теперь уже на войне невыгодно было убивать пленных и отрубать им руки, как это делалось раньше. Руки оставляли пленному, чтобы он ими работал.

Вот они бредут, эти пленные, вслед за египетским войском. Их погоняют палками, у них связаны руки — локоть к локтю. Это чужие, это «сыны дьявола».

Слова «раб» еще нет. Новое, непривычное выражают старыми словами. «Живые убитые» — так называют пленных.

Все чаще и чаще на стенах храмов и гробниц встречается это странное для наших глаз сочетание слов. «Живые убитые» роют каналы, сооружают плотины и дамбы.

Меняется жизнь в Египте. На смену первобытно-общинному строю идет рабовладельческий.

Труд, который был когда-то общим для всех, разделился между сотнями людей.

На стенах гробниц изображены за работой земледельцы и ремесленники. Гончар, сидя на корточках, вращает рукой гончарный круг. Столяр пилит доску одноручной пилой. Сапожник шьет сандалии, сидя на низенькой табуретке. Кузнец раздувает огонь в горне, нажимая на мехи то одной, то другой ногой. Пахарь идет за плугом, погоняя волов двухвостой плеткой.

А где разделение труда, там и обмен. Люди, изображенные на стенах гробниц и храмов, не только работают, но и обмениваются своими изделиями. Рыбак, стоя на коленях перед своей корзиной, отдает кузнецу рыбу за связку рыболовных крючков. Земледелец меняет плоды на пару сандалий. Птицелов отдает клетку с птицей за искусно сделанные бусы.

Когда-то в деревне все было общее, люди сообща работали на полях, а теперь у богатых, у вельмож — большие наделы, а у бедных — маленькие. Богатый сам не возделывает свое поле, у него есть рабы. В пору пахоты или жатвы на него работают и свободные крестьяне. Даже после смерти его они несут дары в его гробницу. На стене изображены вереницы крестьян и крестьянок. Они ведут ягнят для заклания, они несут на головах корзины с плодами, кувшины с вином для заупокойных служб и жертвоприношений.

Еще тесен мир, в котором живут египтяне. Но с каждым веком они все чаще выходят из дома. Их ведет бог войны Ве-пуат — открыватель путей. Египтянам нужны рабы. А рабов можно добыть только на войне. Им нужны кедровые бревна для построек, нужна медь для топоров, золото и слоновая кость — для дворцов, храмов, гробниц.

Все чаще встречаются египтяне с чужими людьми.

Египтяне начинают понимать, что чужой — тоже человек. Но им еще далеко до того, чтобы признать, что чужие — такие же люди, как они сами.

Чужой, говорят египтяне, это жалкий, презренный человек. Его ненавидит бог солнца Ра. Солнце светит не ради чужих, а ради египтян. Чужого не грешно и убить, чтобы завладеть его достоянием.

Чего нельзя добыть мечом, то берут у соседей в обмен на хлеб, на орудия и украшения.

На южной границе Египта — на Слоновом острове — встречаются египтяне и их соседи — нубийцы, черные охотники на слонов. Египтяне раскладывают на земле медные ножи, бусы, браслеты, а нубийцы приносят слоновые клыки и золотой песок.

Торгуются о цене.

И селение, в котором все это происходит, начинают называть «Севене» — «Цена».

А другие соседи, живущие на севере, сами везут свои товары в Египет. Все чаще подходят к берегам финикийские корабли. Вытащив корабль на песок и крепко привязав его канатом к причальному камню, моряки принимаются выгружать бревна и медную руду.

Вместе с торговлей идет и изучение Земли. Острова, горы, долины получают имена. По этим именам можно сразу сказать, чем богата страна.

Кедровая долина в Финикии богата кедрами. С Медного острова — Кипра'—везут медь. На Малахитовом — Синайском— полуострове добывают зеленую медную руду — малахит. А серебро доставляют с далеких Серебряных гор, которые мы теперь называем Тавром.

Когда-то человеку казалось, что нет ничего меньше песчинки и нет ничего больше горы. До сих пор про очень большую вещь говорят, что она величиной «с гору», а про очень маленькую — что она «с песчинку».

Но человек раздвигал пределы своего мира. Он поднимался на горы и с удивлением убеждался, что они не доходят до небес. Он шлифовал камень и пристально вглядывался в кро« шечные холмики и бороздки, по которым ходил точильный брусок.

Все дальше проникал он в мир мельчайших вещей, которых не различить глазом. Ощупью, как слепой, пробирался он в потемках Малого мира, отыскивая дорогу к металлу. В «медном доме» — в кузнице — вещий человек, кузнец, звал к себе на помощь огонь. Огонь разбивал цепи, которыми были скованы в темных недрах руды атомы — мельчайшие частички меди. И медь выходила из темницы, яркая, звонкая, сверкающая.

Словно ларец, раскрывал человек кусок руды, чтобы в Малом мире вещества найти ключ к дверям Большого мира: из руды человек добывал металл, из металла делал топор, топором строил корабль, на корабле покорял моря, овладевал Большим миром планеты.

Падали мощные столетние деревья в долине Кедра, у подножия сумрачного Ливана. Финикийские корабельщики острым медным топором обтесывали крепкие стволы.

Вырубив длинную балку и выровняв ее по шнурку, они насаживали на нее, как на хребет, ребра — доски.

Сверху они клали палубу, чтобы связать ребра. Корму вырубали в виде рыбьего хвоста, а нос — в виде птичьей головы.

Вот оно — неведомое чудище, которое понесет их в неведомый мир. Пусть оно, как рыба, не тонет в воде. Пусть оно несется по волнам быстро, как птица по небу.

Но что это за деревянный человечек, которого финикийские корабельщики заботливо прилаживают к корме ладьи? Это карлик Пуам — маленький бог молотка. Как не взять его с собой в далекое плавание? Ведь это он помог добыть руду в темных рудниках Мелуххи — Малахитового полуострова. Это он выковал топор в кузнице. Это он не жалел трудов, когда плотники строили корабль. Пусть же этот бог-карлик, вышедший из Малого мира, охраняет свое детище — корабль — на просторах Большого мира.

Идут века. Уже не пять, а четыре тысячи лет осталось до нашего времени.

Финикийские корабли бороздят Средиземное море. Они плывут все дальше и дальше, высаживая на островах и побережьях поселенцев, основывая торговые фактории и колонии.

Финикияне добираются до ворот океана и видят перед собой утесы Гибралтара. Эти утесы они называют Столбами Мелькарта.

Мелькарт — это их бог. Они верят, что он построил стены их родного города Тира. И он поставил столбы у выхода из моря в океан, чтобы никто не осмеливался идти дальше.

Мелькарт словно говорит моряку:

«Стой! Дальше ни шагу. Ты и так далеко ушел от родных стен. Остановись хоть здесь, на краю света».

Много веков моряки не отваживались нарушить этот запрет. Страшна была безбрежная даль океана, открывавшаяся за воротами Гибралтара. Но смелых купцов влекли к себе богатства неизвестных стран.

Один за другим выходили многовесельные корабли в океан.

При каждом взмахе весел гремели цепи гребцов, прикованных к скамьям. Капли пота струились по клейменым лбам, по бритому темени. У рабов были бритые головы, чтобы волосы не закрывали клейма.

С каждым взмахом весел все шире был простор. Вдоль берегов Испании и Франции, где еще жили дикари, финикийские купцы добирались до Оловянного острова — Британии, до Янтарного берега — Прибалтики.

Люди странствуют по земле. А Земля тем временем тоже идет своим путем — вокруг Солнца.

Идут века. Уже не четыре тысячи лет, а двадцать восемь веков остается до нашего времени.

В маленькой Палестине царь Соломон строит корабли и просит своего соседа и друга царя финикиян Хирама прислать ему корабельщиков, знающих море. На этих кораблях евреи и финикияне отправляются по Красному морю в далекую страну Фарсис — в Индию — и привозят оттуда для дворца и храма золото и серебро, слоновую кость, обезьян, павлинов.

Все шире раздвигают мореплаватели стены мира.

Но кормчие еще держатся берегов, они боятся выйти в открытое море.

В открытом море человек легко теряет дорогу. Ведь море и суша — два разных мира. Бывало, в ливанских лесах путник шел по собственным следам или разыскивал зарубки, сделанные топором на кедрах.

Но на воде не остается следов. Весло врезается в воду, и она снова смыкается как ни в чем не бывало.

Где-нибудь в Аравийской пустыне можно было найти кучу золы на месте старой стоянки. На пути караванов валялись черепки битой посуды, белели кости овец и верблюдов.

Камни — и те говорили, помогали находить дорогу. Черному дорожному камню молились, как божеству.

Земля сама указывала путь человеку тысячами примет, и человек шел по земле, пристально вглядываясь в нее, в очертания ее холмов и ложбин.

Но в море все волны одинаковые и все изменчивые. Тут не остается следов стоянки. Вода навеки хоронит под собой обломки кораблей и тела погибших моряков. Как тут не потерять дорогу, когда под тобой только синее море, а над тобой только синее небо?!

Смотреть вниз бесполезно. И мореплаватель догадывается, что в таких случаях надо смотреть не вниз, а вверх.

Он запрокидывает голову к небу и там среди звезд разыскивает вехи своего пути.

В полдень солнце ведет его на юг. Ночью Малая Медведица указывает ему путь на север. Недаром финикияне называют Малую Медведицу Повозкой. Это созвездие едущих, путешествующих.

Так человек овладевает своей планетой, наблюдая солнце и звезды. Он ищет ключи к миру планеты. И находит их в бесконечно большом мире звезд...

Когда-то море разделяло племена. И вот оно их соединяет.

Вместе с чашами, тканями и рабами переправляются через море чужие обычаи, чужие верования, чужое мастерство. Из Египта в Финикию, из Финикии в Грецию перебираются письмена, меняясь по дороге, превращаясь из картинок в буквы.

На каждом финикийском корабле есть грамотный человек. Он делает записи, ведет счета. Ведь дома ему придется дать подробный отчет хозяину корабля и товаров.

На финикийских галерах идут из Азии в Европу не только крепкие палестинские вина и сидонские пурпурные хитоны, но и буквы первого в мире алфавита. В европейских языках сохранились в измененном виде эти финикийские слова — галера, вино, хитон, алфавит.

Гибли народы, рушились царства, в пламени пожаров рассыпались в пепел папирусные свитки. А буквы не исчезали. Они проходили сквозь огонь, не сгорая. Самое время словно не имело над ними власти.

Не было большего богатства у человека, чем эти несколько десятков значков. Легким, но крепким мостом соединяли они народ с народом и век с веком. Если бы их не было, чья память могла бы сохранить то, что создала на протяжении веков человеческая мысль? Для того, кто владеет ими, память не имеет границ. Стоит позвать их на помощь, и они снова создают давно исчезнувший мир, мы видим то, чего уже нет, слышим слова умолкнувших уст.

От народа к народу, от поколения к поколению странствуют буквы, собирая живых и мертвых, близких и дальних в одно вечно живое человечество...

Но вернемся к финикийским морякам.

Подойдя к незнакомому берегу, моряки отправляют разведчиков. Надо узнать, какие люди живут здесь: «дикие, не знающие правды, или такие, которые почитают богов».

Часто случается, что хозяева встречают заморских гостей градом копий и стрел. Это урок для гостей. В другой раз гости действуют осторожнее. Они кладут на прибрежный песок свои товары и разводят костер. А сами отчаливают от берега и уходят в море.

Завидев дым, хозяева осторожно приближаются к берегу, берут привезенные им дары и сами оставляют дары для гостей. Так встречаются люди, словно невидимки, не видя друг Друга.

Все происходит совсем по-другому, если купцы подходят к таким берегам, где их уже хорошо знают. Они вытаскивают на песок корабль и раскладывают на корме, как на прилавке, свои товары. Корму обступают женщины. Нередко приходит и сама дочь вождя со своими подругами.

Торговля идет мирно. Но бывает и так, что в последнюю минуту, когда все распродано и корабль уже спущен на воду, коварные купцы внезапно превращаются в грабителей, а покупательницы — в товар.

Женщин хватают и несут на корабль. На крики сбегается народ, но уже поздно. Попутный ветер надувает белый парус, гребцы дружно налегают на весла.

Корабль уходит, он кажется все меньше и меньше.

Плачут и раздирают на себе одежду матери. И старые женщины утешают их: «Видно, так боги судили, чтобы даже гордой дочери вождя пришлось вкусить горечь рабства...»