Все дальше идут корабли. Новый огромный мир открывается перед людьми, мир, полный тайн и чудес.

Стоит причалить к чужому, незнакомому берегу, чтобы очутиться в сказочной стране.

В этом новом мире люди еще плохо понимают то, что видят их глаза и слышат уши.

Чужой, непонятный язык кажется им чем-то вроде писка летучих мышей или птичьего щебета.

Высокая гора представляется им столбом, подпирающим небо.

Увидев в первый раз больших обезьян, они думают, что это волосатые мужчины и женщины. Эти волосатые люди царапаются и кусаются, когда к ним подходишь.

А степной пожар на берегу путешественники принимают за широкую огненную реку, текущую в море...

Чтобы проникнуть в новый мир, человек должен был и сам стать новым, другим.

Он завладел четырьмя быстрыми ногами коня и горбатой спиной терпеливого, выносливого верблюда. И это открыло ему ворота в пустыни и степи. Он обзавелся веслами-плавниками и научился ходить по волнам. Он проник в чужие края и увидел то, чего никогда не видал раньше. Но ему надо было не только увидеть невиданное — надо было понять непонятное. А это-то труднее всего.

Ведь человек часто все меряет на свой аршин, на старый, привычный аршин, который он получил по наследству от отцов и дедов. Увидев новое, он старается найти в нем старое. И если он это старое, знакомое не находит, он нередко теряется, перестает понимать то, что видит.

Когда-то египтяне думали, что их река единственная в мире. Эта река течет с юга на север, и им казалось, что иначе и быть не может. Когда они хотели написать «север», они рисовали кораблик без паруса, плывущий по течению. А чтобы написать «юг», они изображали кораблик с парусами, идущий против течения.

И вот они выбрались из своего тесного дома. Они увидели другие реки, они дошли до Евфрата. И оказалось, что Евфрат течет совсем не так, как их родная река: не с юга на север, а с севера на юг.

Это так поразило египтян, что они свое открытие решили записать на вечные времена в назидание потомкам. По повелению фараона Т\тмоса Первого на каменном пограничном столбе было начертано, что «в Евфрате вода, обратившись вспять, течет назад и идет вверх по течению».

Многое удивило египтян, когда они очутились за пределами своего привычного мирка — в Большом мире.

Они свыклись с тем, что их поля орошаег река. В Египте редко бывают дожди. И если бы не разливы Нила, вся страна давно бы превратилась в пустыню.

Но вот они побывали в чужих краях и с изумлением узнали, что поля там орошает не Нил земной, а Нил небесный. Так они окрестили дождь. Для нас дождь самая обычная вещь. А для них это была чудесная река, низвергающаяся с неба.

Все дальше отодвигались египетские пограничные столбы. Надписи на этих столбах прославляли фараонов, которым «подвластна земля в длину и в ширину, на запад и на восток».

Но чем шире раздвигались пределы известного египтянам мира, тем яснее им делалось, что они не единственные и даже не лучшие люди на свете.

Их послы увидели могучие стены Вавилона — такие широкие, что по ним могла проехать четверка коней. Они увидели там, высоко над землей, на столбах висячие сады.

В этих садах, словно паривших в воздухе, росли большие деревья, и в прудах плавали лебеди.

С любопытством смотрели послы на ступенчатые вавилонские храмы, поднимавшиеся над городом. Египтяне гордились своей ученостью. Но и они могли бы многому поучиться у жрецов Вавилона.

Все больше привыкали египтяне уважать чужеземцев, их обычаи, их верования.

Дело дошло до того, что фараоны, которые раньше женились только на родных сестрах, стали выбирать себе невест среди заморских царевен. Надпись на стене одного из храмов рассказывает, как, несмотря на непогоду, на снег, свирепствовавший в северной стране, царица хеттов отправилась в Египет, чтобы стать женой фараона.

Давно ли египтяне удивлялись, глядя, как небесный Нил орошает поля? А тут они узнали, что есть и такие страны, где небо посылает земле не только дождь, но и снег.

Люди видели новое и учились по-новому думать. А думать тогда значило веровать: ведь знание в те времена было еще тесно сплетено с религией.

Когда-то у каждого города был свой бог. Этот бог-покровитель, бог-предок любил только свой народ и помогал своим покорять чужих.

И вот рушатся стены, отделяющие город от города, племя от племени.

«Свои» и «чужие» встречаются сначала враждебно, с презрением и недоверием друг к другу, а потом все более мирно.

Они сходятся вместе уже не только на поле битвы, но и на рыночной площади, на пристани, перед храмом в дни торжественных процессий.

Смешиваются в толпе люди, говорящие на разных языках и верящие в разных богов. С удивлением всматриваются они в лицо чужого бога и находят в этом лице знакомые черты. В египетском Озирисе финикияне узнают своего Адониса — бога умирающей и вечно воскресающей природы.

Каждой весной в Египте делают из папируса шар. Это голова бога Озириса, убитого злым богом Сетом. Голову бога отправляют по морю в Финикию. Там ее встречают с плачем женщины. Адонис-Озирис воскресает, и начинается праздник весны, праздник вечного возрождения, общий для всех народов.

Люди начинают верить не только в своих, но и в чужих богов. Вавилонский царь посылает в Египет статую богини Истар. И он пишет письмо фараону:

«Так говорит Истар Ниневийская, владычица всех стран: в Египет, в страну, которую я люблю, иду я».

Еще немного — и люди начинают молиться вселенскому богу, покровителю всех народов. Египетский фараон Эхнатон строит храм этому новому богу и славит его во вдохновенном гимне:

«Прекрасен восход твой, о владыка веков! Лучи твои озаряют все человечество. Когда ты посылаешь лучи, все страны ликуют».

Было время, когда египтяне думали, что солнце светит только для них. Но мир раскрылся перед ними, и они увидели, что солнце светит и самым далеким народам:

«Ты дал жить и отдаленным странам. Ты дал им Нил с неба».

Египтяне считали, что только они настоящие люди, что боги ненавидят чужеземцев.

Но они поближе узнали чужих людей. В самом Египте чужих стало больше, чем своих. Иноземные воины-наемники сопровождают колесницу фараона. И иноземные гости-купцы привозят товары из дальних стран.

«Языки людей различны, различен и цвет их кожи... Но ты даешь место каждому и посылаешь то, что ему нужно...»

Для каждого народа есть место на земле, на каком бы языке он ни говорил...

Так еще во времена Эхнатона — три тысячи триста лет назад — стены мира настолько раздвинулись, что с берегов Нила стали видны чужие края. И на стенах египетских храмов впервые появилось слово «человечество».

Но не все видели гак далеко, как Эхнатон. У него было много врагов, у этого царя, который жестоко преследовал сильных и знатных, а приближал к себе чужеземцев и «маленьких» — так тогда называли незнатных людей. После его смерти власть опять оказалась в руках жрецов и знати. Эхнатона объявили преступником. Каменотесы счищали его имя со стен гробниц и храмов.

Вокруг открывался огромный, беспредельный мир. Но сторонники старого упорно отстаивали древние стены, древние верования, которые возникли еще тогда, когда египтяне жили в тесном, маленьком мире.

И так было не только в Египте.

Так было потом, через много веков, и в Греции.

Греческие мореплаватели странствовали по морям и открывали новые страны.

Они добрались до Скифии на севере, до Сицилии и Италии на западе. Они везли на кораблях чаши, ткани, украшения, а возвращались с хлебом, вином, маслом.

Прежде в каждом греческом доме женщины сами пряли и ткали. В каждом селении был свой кузнец, который ковал ножи и мечи, свой гончар, который обжигал чаши и покрывал их нехитрым узором.

И вот все изменилось, другой стала жизнь в греческих городах. Один мастер обжигает чаши, а другой их расписывает; один кузнец кует мечи, а другой — панцири. Труд разделился не только между мастерами, но и между городами.

Милет славится шерстяными тканями, Коринф — панцирями, Афины — расписными вазами.

Прежде каждый земледелец ел свой хлеб, пил вино из своего винограда и носил домотканый плащ, сделанный из шерсти своих овец. А теперь какой-нибудь милетский ткач и не помнит, что его предки были земледельцами.

Зачем ему сеять хлеб, ухаживать за виноградной лозой? Ему выгоднее продать ткани купцу в обмен на хлеб и вино, привезенные из-за моря.

Каждый день от Милетской гавани отчаливают чернобокие корабли. Они плывут в далекие края — в Италию, в Скифию.

Там, на чужих берегах, уже есть греческие колонии, где идет обмен между греками и местными жителями.

На берегах Черного моря — в Ольвии — милетские купцы продают скифским вождям чернофигурные вазы и богато расшитые шерстяные ткани. А взамен греки нагружают на свои корабли мешки с пшеницей.

Все шире делается мир, который знают греческие моряки.

Но старики по-прежнему рассказывают детям сказки о чудовищах, которые живут в чужих, неведомых краях.

У берегов Мессинского пролива уже стоят греческие города, а греки еще верят, что есть такие чудовища — Сцилла и Харибда, которые подстерегают моряков в этом узком проливе.

Мир раздвинулся до Оловянного острова и Янтарного берега, до Скифии и до Индии. А многие по-прежнему представляют себе мир таким же тесным и маленьким, как во времена царя Одиссея.

В этом маленьком мире круглая, плоская земля, как чашей, накрыта медным небесным сводом. На западе и на востоке — двое ворот. Каждое утро Заря открывает ворота. И четверка крылатых коней вырывается на волю, послушная сверкающему вознице. А вечером, где-то на западе, за Океаном, открываются другие ворота. И усталые кони медленно сходят по небесному склону в Область Ночи.

Недалеко от острова Итака, где царствовал Одиссей, есть белая Левкадская скала. А сразу за ней открывается вход в подземное царство, где растут на лугах бледные цветы асфодели и воздушными стаями носятся тени умерших.

Люди слушали эти прекрасные сказки и забывали о живом, настоящем мире, который уже видели их глаза.

Эти люди перешагнули через моря и раздвинули стены своего мира. Но, попав в новый, огромный мир, они опять наткнулись на преграду, на невидимую, но очень крепкую стену привычных взглядов и давно укоренившихся представлений.

Эту стену охраняли и защищали древние боги.

Разрушить ее могла только наука.