Когда смотришь на карту, видишь, на каком небольшом клочке земли в Малой Азии расположены были те города, откуда были родом первые греческие ученые, первые философы.

От Милета недалеко до Галикарнаса, где родился историк и путешественник Геродот Рядом и остров Самос, где провел молодость Пифагор. С острова Самос легко переправиться через залив в Эфес, где жил в святилище Артемиды Гераклит Из Эфеса три часа ходьбы до Колофона, откуда был родом странствующий певец Ксенофан. А от Колофона недалеко и до Клазомен — родины философа Анаксагора

И во времени они соседи. Лучшие годы Фалеса и Анаксимандра — это начало VI века до нашей эры. Анаксимен был учеником Анаксимандра Пифагор и Ксенофан могли бы быть внуками Фалеса. Это все VI век А старый отшельник Гераклит еще был ребенком, когда Пифагор уже был глубоким стариком. Еще моложе Анаксагор и Геродот. Это уже V век.

На небольшом клочке земли почти одновременно жили все эти люди. Но они прославили и свое время, и свою землю.

Здесь началась греческая наука — на этом перекрестке веков и дорог, где смешивались обычаи и верования, где передавались из рук в руки не только вещи, но и мысли.

Трудное это было время!

С востока надвигались иноземные полчища.

На рубеже VI и V веков до нашей эры Малую Азию наводнили воины «царя царей» — царя персов. Город за городом переходил в руки захватчиков.

Обрывались морские пути, связывавшие малоазиатские — ионийские города с их колониями и торговыми факториями. Союзники персов — финикияне — хозяйничали в тех водах, которые греки считали своими.

Погиб у персов в неволе Поликрат, «счастливейший из смертных». Его распяли на кресте. Милет попробовал восстать против персов, но в морском бою греческие корабли не выдержали натиска финикийского флота. Восстание было подавлено. Милет был разрушен.

С востока на запад — в Афины, в Сицилию, в Южную Италию — устремился поток беглецов. Среди этих беглецов были и ученые. Они уносили с собой свои свитки, свои чертежи, свои карты. Они уносили от врага то, что было им дороже всего,— свою науку.

А варварские полчища шли все дальше. Они переправились из Азии в Европу. Они сокрушали все, что встречали на пути.

Еще немного — и мир опять надолго был бы отброшен назад. Но на пути у варваров были Афины.

Афиняне были первыми в бою, когда борьба шла на море. Афиняне были впереди других и тогда, когда бой разгорался на суше.

Афины отстояли свободу Греции...

Вместе с победой пришло и процветание. Теперь — в V веке — уже не в Милет, а в Афины шли со всех сторон корабли, груженные заморскими товарами.

С утра до ночи не прекращалась работа в афинских мастерских, в верфях, в гавани. Здесь были искуснейшие мастера — гончары, ткачи, оружейники. Здесь нашла для себя новую родину и наука, бежавшая из ионийских городов.

Еще шире раздвинулись пределы мира.

И вот мы встречаемся в Афинах с путешественником и историком Геродотом, который побывал во многих странах.

Его видели и в финикийской гавани, и у подножья пирамид, и в вавилонском храме, и в столице «царя царей» — царя персов.

Он поднимался на лодке вверх по Нилу до Слонового острова — Элефантины, он долго жил на берегах Черного моря, где рядом с греческим храмом можно было увидеть раззолоченный шатер скифского вождя.

Геродот вел беседы с жрецами в храмах и расспрашивал капитанов на пристанях.

У себя дома — в Афинах — он часто бывал в Пирее, где у причалов толпились корабли из далеких стран.

С самого раннего утра там стоял шум и грохот. На пристани горами высились мешки с зерном из Скифии, с шерстью из Милета. Одни корабли разгружались, другие нагружались. Грузчики переругивались с гребцами. Купцы торговались с судовладельцами.

Тут на каждом шагу можно было встретить чужеземца.

Прошло то время, когда люди жили всю жизнь на одном месте — среди родичей и соплеменников.

Тогда, бывало, любая старуха могла рассказать всю родословную каждого прохожего. На чужеземного купца тогда смотрели, как на диковинного зверя. Если он оставался жить в городе, ему приходилось искать себе покровителей. Ведь у него не было здесь родичей, а кто же мог заступиться за человека, если не его собственный род?

Город был похож на деревню.

Теперь не то. Вокруг крепких стен замка—Акрополя — выросли новые улицы, где живут купцы и ремесленники. Одни только гончары заселили целый квартал. Тут по соседству с коренным афинянином живет купец из Милета, а за углом — оружейный мастер из Эфеса.

Море перемешало и людей и вещи.

Прежде гончар обжигал чаши для своих земляков. Рабыня ткала плащ для своей госпожи. Кузнец в «медном доме» ковал мечи для дружины и вождя своего племени.

Теперь чашу обжигают в одном городе, а пьют из нее в другом. Плащ, сотканный в Афинах, одевает плечи чужеземки в далекой Сицилии. И мечом владеет чужеземный воин где-то в Сирии или в Персии.

Безродного купца раньше каждый мог обидеть, а теперь его защищает закон. Если у чужеземца есть рабы, корабли, золото, он не последний в городе, а один из первых.

Бывало, знатные с презрением смотрели на купца, на ремесленника. А теперь все решает не имя, а богатство.

Совсем незнатным людям и тем удается иногда разбогатеть, обзавестись землями, кораблями, мастерскими.

У иного богача отец был простым гончаром, который сам и формовал посуду на ручном круге, и обжигал ее. А у сына не одна, а две мастерские. И в каждой мастерской десятки рабов. К такому гончару деньги сами бегут в руки. И не мудрено: в его мастерских стоят новые, только что изобретенные гончарные круги с ножным приводом. Когда мастер вращает круг ногой, у него обе руки свободны для работы. Оттого и работа идет быстрее.

Все больше денег у владельца мастерских. И он не позволяет драхмам и оболам лежать без дела. Он дает их в рост разорившимся потомкам древних вождей. Деньги растут, множатся. Вместе с деньгами появляются у богатого человека и дома, и корабли, и поместья. В этих поместьях землю тоже возделывают по-новому.

Бедняки еще пашут деревянной сохой и растирают зерна на ручной мельнице, а в богатом поместье есть уже и сохи с железным сошником, и молотильные доски, и мельницы с тяжелым жерновом. Этот жернов вращают, налегая на длинную рукоять, дюжие рабы.

Вместе с богатством приходит и власть.

Когда-то Афинами правили знатные. Но власть знатных давно уже свергнута.

Все дела государства решает теперь Народное собрание.

А Народное собрание — это те же ткачи, гончары, кожевники, купцы, судовладельцы.

Потомкам древних вождей и тем пришлось взяться за торговлю. Их тоже охватил дух наживы. Они снаряжают корабли и, нагрузив их товарами, отправляются торговать за море.

Не Акрополь, а рынок стал душой города.

Каждое утро люди спешат на рыночную площадь. Там можно узнать все новости.

В цирюльнях горячо обсуждают речь оратора, произнесенную на Народном собрании. Где же поговорить, как не в цирюльне, пока мастер точит свои бритвы?

Дело идет к полудню. Люди на рынке прячутся от жаркого солнца под сень крытой галереи.

Среди них и путешественник Геродот. Он беседует, сидя на ступенях, с капитаном, который вчера только прибыл из дальних стран.

Вернувшись домой, Геродот записывает рассказ мореплавателя. У него уже много таких записей и заметок о слышанном и виденном. Из них год за годом растет книга о странах, племенах и событиях. Читая эту книгу, легко представить себе, что рассказывали в те времена моряки, побывавшие в чужих краях.

Широко раздвинулись границы известного людям мира. Но его края еще окутаны туманом.

И нередко рассказ моряка похож не на быль, а на сказку...

Далеко на юге, в Ливии, рассказывают моряки, живут черные люди — эфиопы. Они не говорят, а шипят, как летучие мыши. А едят они то, что никто из нас не стал бы есть,— змей и ящериц. Там водятся огромные слоны и огромные змеи. Там есть ослы с рогами и быки, у которых рога загнуты вперед и доходят до земли. Когда быки пасутся, им приходится пятиться, чтобы рога не упирались в землю. Там есть гора Атлант. Она такая высокая, что ее вершины не видно. Это столб, поддерживающий небо. Если бы не он, небо давно бы упало.

Еще дальше живут люди с собачьими головами. Есть и такие, у которых совсем нет головы. Но они не слепые — у них глаза на груди.

А на востоке водятся звери и птицы — великаны. Там в пустыне стерегут золото муравьи величиной с собаку. Утром, когда очень жарко, муравьи прячутся под землю. Вот тогда-то и не надо зевать. Пока муравьи-сторожа спят, жители той страны садятся на быстроногих верблюдов и скачут в пустыню. Хватают золото, нагружают на верблюдов — и скорей в обратный путь. Медлить нельзя. Муравьи выбегают из-под земли и бросаются в погоню. Нет животного, которое бегало бы быстрее, чем они. Если не убраться вовремя, они загрызут и людей и верблюдов.

Еще удивительнее страны, лежащие на севере. Там и дороги не найдешь: все вокруг бело от белого пуха, который наполняет воздух.

Там есть люди с козьими ногами, есть одноглазые. Есть такие, которые спят в году шесть месяцев, и такие, которые обращаются в волков три раза в год.

Неужели умный человек Геродот верит всем этим сказкам?

Нет, он все записывает, но не всему верит.

Он сильно сомневается, есть ли на свете одноглазые люди и может ли человек сделаться волком.

«Эти моряки,— думает он,— любят приврать — украсить вымыслом свой рассказ».

Нельзя верить и проводникам, без которых не обойдешься в путешествии по чужой стране.

Но как отличить правду от вымысла, когда речь идет о самых далеких странах, о племенах, живущих на краю света?

В этой Ливии или в Индии мало еще кто побывал.

Когда какой-нибудь проводник или матрос-финикиянин рассказывает небылицы, он надеется, что чужеземец все примет за чистую монету. Но Геродот не так простодушен, как другие. Это человек нового склада, он не принимает все на веру.

Он старается проверить то, что можно проверить.

Геродот едет в Аравию, чтобы посмотреть, есть ли там крылатые змеи, о которых ему рассказывали.

Говорят, что эти пестрые змеи охраняют деревья, дающие благовонную смолу — ладан. Весной они улетают в Египет, но их отгоняют священные птицы — ибисы. Змеи возвращаются обратно — к своим деревьям. Чтобы выкурить их, люди жгут ладан. Змеи пугаются дыма и улетают.

Геродот добирается до Аравии и убеждается на месте в том, что никаких крылатых змей там нет.

Просматривая дома свои бесчисленные записи, перебирая груды папирусных свитков, Геродот удивляется и сомневается.

Прежде чем перенести в книгу какую-нибудь невероятную историю, он долго думает. Как бы тут самому не прослыть лжецом! Но жаль и пропустить интересный рассказ.

И Геродот снова берется за свою заостренную тростниковую палочку. Обмакнув ее в чернила, он принимается писать. Дойдя до конца рассказа об эфиопах, шипящих, как летучие мыши, он добавляет: «Так по крайней мере говорят сами ливияне».

Он откровенно делится с читателем своими сомнениями: «Я не знаю, так ли это на самом деле, я рассказываю то, что слышал от других».

Везде, где можно, он старается найти правдоподобное объяснение неправдоподобным вещам.

Он передает рассказ о голубке, которая прилетела в город Додону и возвестила — «Здесь должен быть основан храм!» И тут же он поясняет: вероятно, это была женщина-иноземка, говорившая на чужом языке, словно по-птичьи.

Геродот не повторяет все, что слышит. Но ему еще трудно отличить правду от вымысла, сказку от были.

Он не верит, что на Крайнем Севере ночь может продолжаться шесть месяцев. И верит в гигантских муравьев, охраняющих золото в Индии.

Старые мысли еще борются в его голове с новыми. И часто бывает, что старые мысли побеждают.

Многие ученые, современники Геродота, уже знают, что вода в реке испаряется под действием солнечных лучей. А Геродот еще по-старому верит, что солнце — божество. Когда оно идет своей небесной дорогой, оно испытывает жажду и пьет воду из рек.

Анаксимандр, Анаксимен, Пифагор изучали законы, и числа, управляющие ходом светил, а Геродот еще думает, что холодный ветер может заставить солнце свернуть с дороги: оттого-то зимой и холодно.

Где для Эмпедокла небесное тело, там для Геродота небесный дух, божество.

Но наука делает свое дело. Все больше в Греции людей, умеющих видеть по-новому и понимающих то, что видят их глаза.

Толпы афинян собираются послушать Геродота, когда он читает свою книгу. Афиняне восхищаются тем, что это ученое сочинение так приятно для слуха.

Везде — и на площади, под портиком, и в гимнастическом зале — палестре, и на пиру — люди говорят о вселенной, о звездах, спорят о том, что такое Луна и Солнце.

Это не бесстрастные научные собеседования. Это горячие споры о том, как жить, как верить и думать.