Высоко поднялся Рим над миром. Далеко видно с высоты.

Римский поэт Овидий пишет сказку о мальчике Фаэтоне, которому удалось побывать на небе и оттуда, с высоты, посмотреть на мир.

Мать Фаэтона была смертная женщина. А отцом его был бог солнца Феб. Фаэтон часто видел, как отец мчится по небу, правя четверкой коней. И ему захотелось самому прокатиться на отцовской колеснице.

Он пошел во дворец Солнца и остановился на пороге, ослепленный светом. Феб сидел на сверкающем престоле, а справа и слева стояли Часы и Месяцы, Века и Годы. Весна, в венке из цветов, стояла рядом с Осенью, забрызганной виноградным соком. Рядом с седовласой Зимой было юное Лето в повязке из спелых колосьев.

«Что тебе надо, дитя мое, Фаэтон?» — спросил Феб.

«О, свет великого мира,— сказал мальчик,— если мать сказала мне правду, что ты мой отец, дай мне залог, чтобы все этому поверили».

Отец снял лучи, которые сияли у него вокруг головы, велел мальчику подойти поближе, обнял его и сказал:

«Мать тебе правду сказала. А чтобы у тебя не осталось в этом сомнений, проси любого дара, я все тебе дам».

Только он кончил, как мальчик обвил руками его шею и стал просить:

«Позволь мне один лишь денек управлять твоими конями».

Отец пожалел, что дал безрассудное обещание. Он стал убеждать сына отказаться от опасной затеи:

«Смертного рок у тебя, а желание твое не для смертных».

Но мальчик упорно твердил свое.

Долго спорили они. И наконец отец со вздохом уступил. Да и спорить было поздно. Богиня золотого утреннего часа Аврора уже открывала на востоке створки багряных дверей.

И вот резвые Оры — богини часов и минут — вывели из высоких небесных конюшен коней, выдыхающих пламя. Фаэтон с изумлением увидел колесницу, сверкающую золотом, серебром, самоцветными каменьями. Отец покрыл ему лицо священным снадобьем, чтобы его не опалил огонь, и надел ему на волосы свой венец из сверкающих лучей. Тяжело вздыхая в предчувствии горя, он просил сына внять отцовским советам: не натягивать вожжей, не подниматься слишком высоко, чтобы не зажечь неба, и не опускаться слишком низко, чтобы не сжечь земли.

«Держись середины, ты заметишь следы от колес».

А между тем ночь уже коснулась, убегая, берегов запада. На востоке засветилась заря. В последний раз просил отец сына одуматься. Но мальчик уже схватил в восторге вожжи. Кони нетерпеливо били ногами засов. Их ржанье наполнило воздух. Богиня Океана открыла ворота.

И обнаружился вдруг простор необъятного мира.

Кони помчались, взрывая ногами воздух, обгоняя восточный ветер.

Крут был подъем, но отдохнувшие за ночь кони быстро несли колесницу наверх. Она была непривычно легка: много ли весит мальчик? Колесница прыгала и качалась в воздухе, как корабль без груза. Кони почуяли это и понесли, устремившись в сторону от дороги.

Мальчик в страхе не знал, как дернуть вожжи, куда держать путь. Под лучами солнца впервые стала оттаивать Большая Медведица. У морозного полюса разъярился Дракон, всегда сонный от стужи. Медлительный Волопас в страхе помчался прочь вместе со своей повозкой.

Фаэтон посмотрел вниз и увидел глубоко-глубоко под собой распростертую землю.

Он побледнел, у него задрожали колени, в глазах потемнело. Он уже жалел, что не послушался отца, он уже хотел бы никогда не касаться отцовских коней. Он обернулся назад — за спиной немало осталось неба, но впереди было еще больше.

Что было делать? Как быть?

Мальчик не мог сдержать коней, он не знал их имен, не умел ими править.

С трепетом оглядывался он по сторонам: повсюду вокруг были чудовища. Огромный Скорпион простирал к нему через созвездия свои длинные руки, свое изогнутое жало.

Мальчик похолодел от ужаса и выронил вожжи. Кони почуяли свободу и помчались без удержу туда, куда увлекал их порыв. Они неслись, налетая на звезды. Они то взбегали вверх, то спускались почти до самой земли. Луна с удивлением смотрела, как кони ее брата несутся не по дороге.

Внизу уже занимались и дымили облака. Пламя охватывало вершины гор. Пылали деревья и нивы. Вмиг становились седыми зеленеющие луга. Гибли города и крепости, обращались в пепел целые страны.

Уже полыхал Кавказ, и Этна изрыгала пламя. Даже в студеной Скифии стало жарко. Загорелась воздушная гряда Альп, запылали носители туч Апеннины.

Весь мир был в огне. Горячим, как в печи, стал воздух. Под ногами Фаэтона раскалилась колесница. Он был уже не в силах терпеть дым, искры, несущиеся кверху. Он уже не знал, куда мчат его кони во мраке.

Говорят, с того времени стали черными эфиопы: вся кровь из-за жары прилила к их обожженным телам. С тех пор и Ливия стала бесплодной пустыней.

Задымился Дон — Танаис. Загорелся вавилонский Евфрат. Закипели и Ганг, и Дунай, и Рион в далекой Колхиде. В Испании растопилось от огня золото в реке Тахо. Нил бежал на край света и спрятал в испуге голову: так до сих пор и не могут найти его истоков.

Вся почва растрескалась. В Тартар проник через щели свет, и, увидев это, пришли в ужас подземные царь и царица.

Где вчера было море, обнажились песчаные равнины. Рыбы убежали в глубину, и по поверхности воды поплыли мертвые тела тюленей. Бог морей трижды поднимался с искаженным лицом из воды и трижды погружался обратно, не выдержав зноя.

Сама Земля, окруженная Океаном, опустилась в воду по шею. Вся дрожа, сотрясаясь, она заговорила пересохшей гортанью, взмолилась отцу богов:

«Так ты награждаешь меня за то, что я круглый год в работе, за то, что терплю раны от острого плуга, за то, что даю людям хлеб и плоды!

Если ты не жалеешь ни меня, ни моего брата — владыку морей,— будь милостив хоть к своему небу. Взгляни на оба полюса. Они в дыму. Если огонь их испортит, рухнут дома богов. Могучий Атлант — и тот еле держит на плечах накренившееся небо. Если погибнут и море, и Земля, и небо, мы опять смешаемся в древний хаос. Вырви из огня то, что осталось. Позаботься о благе вселенной!»

Отец богов услышал мольбу Земли. Он взошел на вершину Олимпа, загремел и метнул свою молнию в несчастного возницу.

Кони сбросили ярмо, колесница разлетелась на куски. А Фаэтон, бездыханный, охваченный пламенем, устремился в бездну, подобно падучей звезде.

Его приняла в свои объятия великая река Эридан. Речные богини омыли его лицо, положили его прах в могилу. На могильном камне они начертали:

Здесь погребен Фаэтон, колесницы отцовской возница. Пусть ее не сдержал, но, дерзнув на великое, пал он.

Так в детской сказке сочетал Овидий старые, милые сердцу предания с новым знанием мира.

Но он уже знал, что это только сказка. Уже другие песни слагали в Риме поэты — не о богах и героях, а о мудрецах, проникающих в тайны природы.

Поэт Лукреций Кар воспевал греческого мудреца Эпикура, который осмелился выступить против старых, гнетущих верований:

И ни молва о богах, ни молнии голос громовый С неба его запугать не могли, но, напротив, сильнее Смелый дух его побуждали к тому, чтоб затворы Крепких врат отомкнуть великого царства природы. Силою духа живой одержал он победу И вышел Он далеко за пределы ограды огненной мира.

Лукреций идет вслед за своим учителем Эпикуром. Он из тех, которые дерзают, которые не боятся древних запретов:

И разбегаются страхи души, расступаются стены Мира, и видит он ход вещей в бесконечном пространстве.

Учитель ведет его по бесконечным дорогам мира.

На пути не одна стена, не одна преграда, а много. Путь начинается в темной глубине времен, там, где еще нет ни морей, ни земли, ни небес, где нет ничего похожего на вещи нашего мира.

В дикой буре мечутся атомы, разбегаясь, встречаясь, сталкиваясь, затевая сражения.

Лукреций смело переходит через первый великий рубеж: он видит, как земля отделяется от неба. Атомы разбегаются врозь. Большие и тяжелые собираются вместе, образуя посреди мира твердую и крепкую Землю. Легкие, быстрые устремляются наружу, собираясь в яркие огни Солнца, Луны, звезд.

Земля еще дымится, выдыхая небесный эфир, поднимающийся кверху:

Так по траве, окропленной росою алмазной, Пламенем алым блестят лучи восходящего солнца, И выдыхают туман озера и вечные реки, Да и земля иногда в это время как будто дымится

А путь уже ведет Лукреция ко второму великому рубежу, туда, где суша отделяется от океана. Вода отходит от грузной, плотной земли. Еще влажная, рыхлая земля оседает, и ее заливает соленая морская пучина. Вокруг утесов и скал оседают поля. И горы вырастают там, где опускаются равнины.

Лукреций идет дальше по дороге времени. Перед ним третий великий рубеж: живое отделяется от неживого. Воображение поэта переводит его через эту пропасть, которую не в силах еще преодолеть его разум. Он видит, как юная земля покрывается травой и кустами, подобно тому как обрастают пушком, волосами, щетиной тела зверей.

Он видит, как возникают животные, порожденные влагой дождей и жаром солнца. Землю недаром называют матерью. Созрев в урочное время, из нее выходят звери, птицы, люди. Мать-земля кормит младенцев соком, подобным молоку. Ложем им сложит трава, тепло заменяет одежду.

Из земли выходят и чудовища: уроды без ног и без рук, безротые, безглазые. Они не в силах добыть себе пропитание и гибнут в борьбе за жизнь. А остаются те, которые берегут свое племя, храня его отвагой, хитростью, проворством. Свирепых львов спасает смелость, лисиц — хитрость, оленей — прыткость.

Люди еще живут, как звери. Они скитаются по лесам, собирая плоды и желуди. Они прячутся в кустах или пещерах, когда их застигает буря.

Поэт подходит к новому великому рубежу: люди становятся людьми. Они гонят зверей по лесам, бьют их крепкими, тяжелыми дубинами, бросают в них камни. Молния и лесной пожар приносят людям огонь. Вокруг первого очага возникают стены первого дома.

Люди уже не живут порознь, они дружат между собой, они пытаются говорить, указывая на вещи пальцем, объясняясь криками и движениями тела. Возникают слова, названия вещей.

Дорога времени идет все дальше — мимо первых городов, по первым полям битв. Люди добывают медь и делают из нее оружие для войны и орудия для работы. Медь ценится дороже золота — она крепче, она не тупится от удара, ею можно и буравить, и долбить, и сверлить.

Но время меняет все. И вот уже медь в презрении. Медный серп вызывает насмешки. Поля возделывают железом. В битвах острый железный меч побеждает мечи из меди.

Люди прячутся от врагов за крепкой оградой башен.

Все больше богатств хранят сокровищницы. Новый металл выходит на первое место: золото. Уже не самый сильный, а самый богатый в почете.

Рушатся стены городов, падают в прах гордые скипетры вождей. Каждый стремится к богатству, к власти, к господству. Люди изнемогают от раздоров. И наконец они сами подчиняют себя жестокому игу законов.

А дорога времени ведет поэта все дальше и дальше — по суше и по морю. Море покрывают паруса кораблей. Леса уходят на высоты, уступая долины виноградникам, нивам, седым рощам олив. Резец ваятеля делает камень живым. И певец сберегает для потомства события веков. Пытливый разум ведет человека вперед: к вершинам искусства и знания.

Но человек унижает себя. Он оставляет богам все чудесные силы, всю власть управления вселенной.

Он склоняется перед алтарем, когда содрогается земля, опаленная ударом молнии, а небо кругом оглашают громовые раскаты. Он дает обеты богам, когда неистовый ветер мчит корабль по морю. Тщетно молит он богов о затишье: ураган уносит корабль в тихие заводи смерти.

Как маленькие дети дрожат в потемках, так зрелые люди страшатся среди бела дня всего, что им неизвестно.

Но есть мудрецы Они озаряют потемки светом познания. Как солнце изгоняет ночь, так сама природа изгоняет страх из души человека всем своим видом и внутренним строем.

Дорога привела поэта в его время, в его город, к дому, где он родился и вырос.

Уже Рим борется за власть над миром. Уже Цезарь ведет в Галлию свои легионы. Но Лукреций только на миг замедляет шаг. Он стремится дальше — в будущее. Он видит, как дряхлеет мир, как скудеет истощенная почва. Все разрушает время — даже крепкие стены и башни. Падают, превращается в груду развалин и великие стены мира.

Но атомы вечны и вселенная безгранична.

Природа соберет рассыпавшиеся атомы. Из обломков нашего мира возникнут другие миры, и другие люди будут жить и мыслить на другой земле.

Так, пройдя весь путь от начала до гибели мира, поэт видит впереди начало других миров.

Короток человеческий век. Но нет предела мысли. За одно мгновенье она пробегает тысячелетия.

Это ли не великая победа?

И все-таки не рано ли человеку торжествовать?

Лукреций пронесся через бесконечность времен, но все ли он видел и все ли узнал?

Нет, не так-то легко познать природу. У Лукреция были мудрые вожатые: Эмпедокл, Левкипп, Демокрит, Эпикур.

И все-таки сколько раз ему приходилось угадывать, помогать разуму воображением!

Сколько раз, подобно Фаэтону, он не знал, куда направить путь!

Пройдут века. Наступит девятнадцатый, двадцатый век. По той же дороге в бесконечность пространства и времени устремятся тысячи исследователей, чтобы узнать, как возникла Земля, как неживое стало живым, как в живом пробудилось сознание.

У каждого рубежа будут разгораться споры.

Эти рубежи отделяют один мир от другого: мир звезд от мира земли, сушу от океана, живое от неживого. Когда-то здесь шли великие битвы между силами природы, между стихиями. В битвах создавалась земля, возникали материки. Все новые силы вступали в бой, меняя лицо земли, одевая ее живой одеждой.

Исследователи пройдут по полям этих древних битв. И у переправ, у рубежей, у стен снова разгорятся бои — на этот раз не между силами природы, а между мыслями людей.

Каждый мыслитель будет предлагать свой мост через пропасть, свой ключ к запертым дверям. А будут и такие, которые скажут: «Ключа нет, его невозможно найти». Но никто не захочет их слушать. Все новые отряды ученых будут выходить в путь, окрыленные вечной надеждой, неугасимым желанием проникнуть в неведомые миры.