Не так-то легко повалить великана!

Из темных лесов понемногу возвращались в города уцелевшие жители.

Давно ли им казалось, что все кончено? Не было больше родного дома, не было в живых многих близких. Все вокруг было в запустении. Родной город нельзя было узнать. Да и сами они стали другими. Побелели волосы раньше времени, глубокие морщины прорезали лоб.

Старая жизнь ушла в прошлое.

Надо было начинать сначала...

И опять стучат топоры, вырубая бревна «в присек» и «в лапу». Венец за венцом ложатся еще пахнущие смолой стволы.

Новые дома поднимаются на месте разрушенных. И эти дома окружает новая городская стена.

Над излучиной реки растет вокруг Кремля кольцами, как могучее дерево, город Москва. А вокруг Москвы растет и ширится Русское государство.

Скопидомные московские князья по-хозяйски прибирают к рукам сельцо за сельцом, город за городом.

Растет Московское государство и собирает воедино силы сотен тысяч людей.

Идут века. XIII век сменяется XIV. Сила накоплена. И государство, ставшее крепким и сплоченным, пробует свою силу в борьбе с врагом.

Когда-то русские князья порознь встречались в степи с кочевниками.

Теперь они идут вместе, дружно, во главе с великим князем Московским Дмитрием Ивановичем, ведя за собой многотысячную, хорошо вооруженную рать.

И уже не кочевники топчут русских воинов, а русские гонят кочевников по Донским степям.

Ширится и крепнет Москва.

Уже не дубовые, а каменные стены окружают Кремль.

Искусные мастера строят в Москве и в других русских городах церкви, монастыри, княжеские палаты.

Славнейший из русских живописцев, Андрей Рублев, расписывает «церковь каменну святого Благовещения на князя великого дворе».

Но лучшее из творений Рублева — «Троица», которую он написал в Троице-Сергиевском монастыре.

Не много найдется картин, которые могли бы сравниться с этой.

Три ангела сидят за столом. На столе — чаша с плодами. Ангелы не ведут беседы между собой, они о чем-то глубоко задумались.

Их склоненные головы, свободные складки одежд могли бы напомнить произведения мастеров древней Греции. Но греческие мастера изображали прекрасные тела, а русский мастер сумел изобразить и прекрасные души.

Когда смотришь на рублевских ангелов, кажется, что слышишь грустную русскую песню.

За спиной ангела, сидящего посредине, видно дерево, изогнутое, но не сломанное бурей, а за деревом — гора. Гора и дерево, словно припев, дважды повторяют своим изгибом поворот головы поникшего в печали ангела.

Не так ли и «Слово о полку Игореве» сопоставляет природу с душой человека?

«Никнет трава от жалости, и дерево с печалью к земле приклонилось».

Печаль и силу запечатлел в своей картине Рублев: силу уже близкого освобождения и расцвета и печаль тех времен, когда на Руси — по словам песни — «злы татарове полон делили»...

Прошел еще один век. Татарский хан снова ведет орду на Москву. Но это уже не та орда, что прежде. И Русь тоже стала другой.

Пока русские собирали свое государство из враждующих княжеств, татарская Золотая орда рассыпалась на враждующие ханства. Уже не русские князья воюют между собой, а татарские ханы.

Русские поднялись еще на одну ступень по великой лестнице истории.

А татары по-прежнему отстают: только сейчас добрались они до ступени, на которой русские были много лет назад.

Незваные гости — под Москвой. И русские идут их встречать. Но теперь все происходит по-другому.

Гости не остаются пировать. Они не отваживаются вступить в бой с русскими. Потоптавшись на месте, они поворачивают спину и отправляются восвояси...

Два века Русская земля была отрезана от Западной Европы. И вот снова срастается мир, разобщенный, разделенный кочевниками.

Было время, когда русская княжна правила Францией, а другая была женой короля англосаксов. Было время, когда Киев был тесно связан с другими столицами Европы и киевские князья говорили по-латыни, по-гречески, по-немецки не хуже, чем по-русски.

Но за два столетия на Западе почти совсем забыли о русских. Где-нибудь во Франции или в Англии люди говорили, что за Польшей, за Литвой есть обширная Северная страна, «подвластная не то татарам, не то польскому королю». Лучше знали русских немецкие купцы из Любека, из Бремена. У Ганзейского купеческого союза были свои конторы и склады в Новгороде. Но ганзейцы старались не пускать в Русскую землю других иноземцев.

И вот рухнула Золотая орда. Русские княжества собрались в одно государство. Москва уже не воюет больше с Тверью или с Рязанью Она стала тем «единым сердцем», о котором мечтал летописец еще в дни Владимира Мономаха. И в Москве уже не московские князья, а государи «всея Руси».

Из Москвы идут первые посольства на Запад.

Писатель Павел Иовий пишет книгу «О Московитском Посольстве», и эта книга производит сильное впечатление. Читатели пишут Иовию, что он «открыл миру новый мир». А один любитель философии восклицает «Перечитывая твой труд о Московии, Иовий, я начинаю верить в иные миры Демокрита!»

В Венецию, в Рим идут послы из Русской земли.

Послам дается наказ: отыскать в чужих краях такого мастера, который знал бы, как отделять руду от земли, и еще такого хитрого мастера, который бы умел к городам приступать, да такого, который бы умел стрелять из пушек, да каменщика, умеющего строить каменные палаты, да хитрого серебряного мастера, умеющего чеканить и отливать серебряные кубки

В Москве кипит работа. Уже своих мастеров не хватает, приходится вызывать иноземных.

В Кремле стоит пыль столбом — разбирают старые, полуразрушенные палаты и церкви, строят новые.

Русские и иноземные мастера состязаются в искусстве строить.

Мастеру Ермолину и его каменщикам дается трудная задача: обновить церковь Вознесения. Эта церковь обгорела во время пожара, и ее своды сдвинулись с места.

Ермолин решил исправить своды, не разбирая их целиком, чтобы сохранить все, что уцелело.

Это было нелегким делом. Надо было разобрать горелым, разбитый кирпич и свести вместе своды, которые каждую минуту грозили обрушиться. Тут нужны были не только уменье и смелость, нужны были и знания.

Вряд ли Ермолин и его товарищи изучали физику по книгам. Но в книгу природы они заглядывали не раз. Работая, борясь с тяжестью камня, изучали они законы равновесия.

Где нужно было сдвинуть камень, пускали в ход рычаг. Где надо было его поднять, им помогала «векша» — так тогда называли блок.

И мастера решили задачу, за которую взялись.

Церковь опять стояла целая и невредимая, как будто ее и не касался огонь. А летописец занес это событие в свою повесть среди других важных событий:

«Церкви всей не разобрали, но из надворья горелый камень весь обломали. И своды свели и все совершили. И дивились все необычайному делу сему...»

Итальянский зодчий Аристотель Фиоравенти строит в Кремле по древнерусскому образцу Успенский собор. Русские и иноземные мастера обсуждают вместе состав раствора, чтобы он был более «клеевитым».

Москвичи дивятся на огромное колесо, поднимающее тяжелые камни.

Вслед за этим собором вырастают и другие. Строится и дворец для великого князя. Каменотесы обтесывают, гранят камни для облицовки Грановитой палаты, где великий князь будет принимать послов.

Кремль опоясывает треугольником широкая и высокая каменная стена с башнями на каждом углу и с семью башнями по каждой стороне.

Могучей крепостью поднимается Кремль над деревянной Москвой, над расходящимися во все стороны улицами. Кое-где эти улицы уже вымощены бревенчатым настилом.

Москва растет и в ширину и в высоту.

Слухи о Северном царстве все чаще доходят до западных стран. Оттуда посылают людей, чтобы узнать, что это за новое могучее царство.

В Москве появляется немецкий рыцарь Поппель. Но его выпроваживают: ему не доверяют, этому не в меру любопытному иноземцу.

Поппель возвращается домой и рассказывает о своем путешествии соотечественникам.

Он говорит, что за Польшей далеко простирается Московская Русь, которая не подвластна ни Польше, ни татарам. Ее государь богаче короля Польского.

Император Фридрих III отправляет Поппеля обратно в Москву с поручением к Ивану III: пусть русский государь выдаст дочь за маркграфа Баденского, а за это ему будет дарован королевский титул.

Но Иван велит сказать послу: «А что ты нам говорил о королевстве, то мы божьей милостью государи на своей земле изначала от первых своих прародителей... А постановления как прежде ни от кого не хотели, так и теперь не хотим...»

Русский народ снова выходит на мировую арену. И он это сознает.

Государь «всея Руси» не хочет, чтобы его «поставляли» королем.

Московские великие князья унаследовали шапку Мономаха от своих прародителей. А что это за шапка? Это царственный венец, который послал Владимиру Мономаху император Ви-зрнтии вместе с сердоликовой чашей, «из которой веселился» римский Август.

Так легенда доносит до нас мысли русских людей, которые жили три с половиной века тому назад Эти люди верили, что Русской земле суждено стать таким же оплотом мирового просвещения, какими были когда то Рим и Византия

В одном из русских монастырей пророчествовал старец-монах. Доселе было два Рима. Рим первый погиб из-за своего нечестья, Рим второй — Византия — пал от засилья турок. Третий же Рим — Москва — стоит непоколебимо. А четвертому Риму не бывать!

Москва времен Ивана III еще уступает Риму. Но это уже не прежняя большая деревня, это шумный столичный город.

В торговых рядах у Кремля ловкие купцы одним броском разворачивают свертки китайского шелка и венецианского бархата.

В москательном и зелейном рядах прохожие вдыхают вместе с морозным московским воздухом пряный запах зерен и трав далекой Индии.

Снова срастается мир, разрезанный, разобщенный на части набегами кочевников.

Итальянские купцы ездят в Москву через Черное море и по пути отдыхают в Крыму, у своих земляков в итальянском городе Каффе. А русские везут свои товары на турецкие и персидские базары. И тверской купец Афанасий Никитин идет за три моря, в далекую Индию, где побывали только немногие из европейцев...