Другой путь на восток шел из Москвы по Волге, с Волги — на Каспий, с Каспия — на Дербент и Баку, оттуда в Персию, а из Персии — в Индию.

Этим долгим путем добирался до Индии тверской купец Афанасий Никитин. Он нагрузил два корабля рухлядью — так тогда называли меха — и повез продавать в Персию. Нужно было немало смелости, чтобы пуститься в далекий путь на корабле, который вернее было бы назвать парусной лодкой. Мачта с холщовым парусом, шестнадцать весел, длинный шест вместо руля, клети под широкой палубой для товара — вот и весь корабль.

В Нижнем-Новгороде Никитин нашел попутчика — шемаханского посла, который возвращался из Москвы к себе домой. Он вез шемаханскому шаху живой подарок от великого князя: девяносто кречетов.

В устье Волги на караван напали татары. Корабли Никитина были дочиста разграблены. Товару у него не осталось, возвращаться на Русь было не с чем. На корабле шемаханского посла добрался он до Дербента, а оттуда сухим путем пошел в Персию и в Индию.

Уже не мехами он теперь торговал. Он слышал, что в Индии кони дороги, вот и купил коня на последние деньги. Но и тут Никитина ждала неудача.

Он рассчитывал накупить в Индии товару для Русской земли, а товару подходящего не оказалось.

Никитин бранился: «Налгали мне псы-басурмане, сказывали, всего много нашего товару, ан нет ничего на нашу землю... Перец да краска — то дешево, а провезти пошлины не дадут... Кто морем возит, тот пошлины не платит. Да на море разбойников много, разбивают корабли».

Никитин ходил из города в город, с одного торга на другой, да толку от этого было мало. Не нравилась ему чужая земля. Все там было не так, как дома. Все черные, все голые ходят. И еда плохая. И ножа не держат, и ложки не знают Друг с другом не пьют, не едят, а все в одиночку.

В индийской стране и зимой, как в бане: «варко, душно, да жарище лихо».

Никитин старался и здесь соблюдать русские обычаи, да нелегко это было. Ведь он был один среди чужих.

Четыре года прошло, а Никитин все еще был на чужой стороне. И вот наконец невтерпеж ему стало, собрался домой.

И снова перед неутомимым странником дорога без конца, снова тысячи верст — от Индии до Трапезунда, от Трапезунда по Черному морю до генуэзской крепости Каффы, от Каффы до Твери.

Но смерть не дала Никитину добраться до родного города, до златоверхого Спаса. Он умер в пути, не доехав до Смоленска.

Должно быть, когда он возвращался домой, ему казалось, что он зря загубил свою жизнь: за три моря пошел, думал богатство найти, а вернулся с пустыми руками.

Но не напрасно ли он жаловался на свою долю?

Правда, он не привез с собой ни золота, ни заморских товаров. Легкий был у него груз, может быть весь помещался в котомке за плечами. Да зато этот груз был дороже золота.

После смерти Никитина нашли тетрадь. Эту тетрадь отослали в Москву, великому князю.

Золото разошлось бы по рукам и по сундукам, а тетрадь была словно неразменный рубль. Каждому, кто брал ее в руки, она рассказывала быль, которая была чудеснее сказки. В своей тетради Никитин записывал все, что его удивляло в чужих странах.

Он писал о заморских зверях и птицах, о дворцах и храмах:

«В султановом дворце семь ворот. А в воротах сидят по сто сторожей... А дворец чуден вельми, все с резьбой да с золотом. Каждый камень вырезан да золотом расписан...

Султан же выезжает на потеху с матерью да с женой. А с ним десять тысяч человек на конях, а пеших пятьдесят тысяч, а слонов водят двести, наряженных в доспехи золоченые. А перед ним сто человек трубачей, да сто плясунов, да триста коней в золотой сбруе, да обезьян за ним сто...»

Всему дивился Никитин — и плясунам, и обезьянам, и слонам.

«А к слонам вяжут к рылу да к зубам великие мечи, по два пуда кованные, да облачают их в доспех булатный, да на них учинены городки, да в городке по двенадцать человек в доспехах, да все с пушками да стрелами...»

«А обезьяны-то те живут по лесу, да у них есть князь обезьянский, да ходит ратью своей, да кто их тронет, жалуются князю своему, и он посылает на того свою рать И они, при-шедши в город, дворы развалят и людей побьют. А рати их, сказывают, вельми много, и язык у них есть свой».

Но больше всего поразила Никитина «Бутхана» — языческий храм в священном городе.

«А Бутхана вельми велика, с пол-Твери, каменная, да резаные по ней деянья Бутовы... Как Бут чудеса творил, как являлся к ним во многих образах. Сначала в человеческом образе явился, в другой раз — сам человек, а нос слоновый, в третий раз — человек, а лицо обезьянье, в четвертый раз — человек, а образ лютого зверя, а вырезан на камне, а хвост в сажень. В Бутхану же съезжается вся страна Индейская на чудо Бутово...

Бут же вырезан из камня, вельми велик, да хвост у него через него, да руку правую поднял высоко, да простер, как Устьян,царьЦареградский... А лицо у него обезьянино. А перед Бутом стоит вол вельми велик, а вырезан из черного камня, а весь позолочен, а целуют его в копыто, а сыплют на него цветы. И на Бута сыплют цветы».

Вот как рассказывает Никитин об Индии.

О таких чудесах никто и не слыхивал не только на Руси, но и во всей Европе.

Ведь тогда не начали еще и строить тот корабль, на котором Васко да Гама совершил свое плавание в Индию