Всем нам приходилось читать и слышать о технике у животных, о животных — строителях, каменщиках, плотниках, ткачах и даже портных. Мы знаем, например, что бобры своими острыми и крепкими резцами валят деревья не хуже, чем лесорубы, и сооружают из стволов и веток настоящие плотины, так что река разливается и образует запруду.

А самые обыкновенные рыжие лесные муравьи! Стоит копнуть муравейник палкой, чтобы увидеть, какое это хитрое многоэтажное сооружение — подлинный небоскреб из хвои.

Так вот спрашивается: не смогут ли когда-нибудь муравьи или бобры догнать человека, если только человек не будет разрушать их построек? И не может ли так случиться, что, скажем, через миллион лет муравьи будут читать свои муравьиные газеты, работать на муравьиных заводах, летать на муравьиных самолетах и слушать по радио выступления муравьев? Конечно, этого никогда не будет. Ведь между человеком и муравьем есть одно очень важное различие.

В чем это различие?

Может быть, в том, что человек больше муравья?

Нет.

Может быть, в том, что у муравья шесть ног, а у человека только две?

Нет, мы говорим совсем о другом различии.

Как работает человек? Он работает не голыми руками и не зубами, а топором, лопатой, молотком. А в муравейнике, сколько ни ищи, не найдешь ни топора, ни лопаты.

Когда муравью нужно что-нибудь перерезать, он орудует живыми ножницами, которыми снабжена его голова. Когда ему нужно вырыть канаву, он пускает в ход четыре живые лопаты, которые у него всегда при себе,— четыре ноги. Двумя передними он роет землю, двумя задними отбрасывает ее назад, а две средние служат ему опорой.

Даже посуда и та у муравья живая. Есть такая порода муравьев, у которых можно найти в муравейнике целые погреба, наполненные живыми бочками. В темном и низком подземелье висят тесными рядами под потолком совершенно одинаковые бочки. Они неподвижны. Но вот в подземелье вползает муравей. Несколько ударов усиками по бочке — и вдруг бочка оживает, начинает шевелиться.

Оказывается, у нее есть и голова, и грудь, и ноги, а сама бочка — огромное вздувшееся брюшко муравья, который висит, уцепившись за перекладины потолка. Открываются челюсти, изо рта выступает капелька меда. Муравей-рабочий, который пришел подкрепиться, слизывает капельку и опять отправляется на работу. А муравей-бочка снова засыпает среди других таких же бочек.

Вот какая «живая» техника у муравья — орудия и утварь у него не искусственные, как у человека, а естественные, такие, с которыми он никогда не может расстаться.

У бобра орудия тоже живые. Он валит деревья не топором, а зубами. Значит, муравьи и бобры не делают своих орудий. Они родятся с готовым инструментом.

Или возьмите клеста-еловика.

За обедом клест не употребляет ни ножа, ни вилки. Весь его столовый прибор составляют щипцы, которыми он с большой ловкостью вскрывает еловые шишки, вылущивая из них семена. Со своим столовым прибором клест никогда не расстается (даже когда спит) по той простой причине, что столовым прибором ему служит его собственный клюв.

Клюв этот так же приспособлен к еловой шишке, как ореховые щипцы к ореху или пробочник к пробке.

Разница только в том, что ореховые щипцы приспособил к ореху человек, а клест-еловик сам приспособился в течение тысячелетий к еловому лесу, к добыванию семян ели. На первый взгляд это, конечно, удобно: живой инструмент не потеряешь. Но если вдуматься, то всякому станет ясно, что инструмент этот не так уж хорош. Его не исправишь и не переделаешь.

Бобр не может отнести свои резцы в починку, когда они у него от старости делаются тупыми. А муравей не может заказать себе в мастерской новую, усовершенствованную ногу, чтобы удобнее и быстрее рыть землю.