Многие прошлые поколения обогатили географию Земли, добавив к ней знания географии человека. В XVIII в. население вновь открытых материков и стран не только вызывало удивление образованного европейца, но и рождало наивные представления о подобии многообразия людей многообразию растительного и животного мира. Собранные этнографические и антропологические данные знаменитый Карл Линней (1707—1778) применил в своей классификации растений и явлений природы, выделив человеческий род с шестью разновидностями: 1) дикий человек; 2) монструозный, то есть диковинный, человек; 3) американский — красноватый, холерик, покрытый татуировкой, управляемый обычаями человек; 4) европейский — белый, мясистый, сангвиник, покрытый плотно прилегающим платьем, управляемый законами человек; 5) азиатский — желтоватый, крепкосложенный, с черными прямыми волосами, меланхолик, упрямый, жестокий, скупой, любящий роскошь, носящий широкие платья, управляемый верованиями человек; 6) африканский — черный, с дряблой и бархатной кожей, спутанными волосами, флегматик, ленивый и равнодушный, мазанный жиром, управляемый произволом человек.
Для Европы классификация Линнея была квинтэссенцией антропологических знаний в XVIII в. И все-таки для «царя природы» уподобление цветам или хищникам было противоестественно и неверно. Однако для понимания несуразности такой классификации, для признания человека хотя и вышедшим из животного мира, но являющимся особым общественным видом в XVIII в. недоставало знаний. Такие знания не могли дать купцы, монахи и воины, обогащавшие память прошлых поколений. Такие знания могли принести лишь те, кого можно было назвать и путешественниками и учеными.
В XVIII и особенно в XIX в. создается новая книга познания людей людьми, в которую большая часть золотых страниц вписана подвигом «России верных сынов». Это не означает, что Западная Европа в конце XVIII и в XIX в., а США в XIX в. потеряли интерес к иным народам и странам, напротив, они подарили миру и науке многие важные открытия в географии и этнографии. Это не значит также, что Россия прежде не интересовалась своими «близкими соседями»,— Афанасий Никитин ходил за три моря и достиг Индии, а русские казаки в своих «сказках» описывали жизнь народов Сибири. Однако в XVIII и XIX вв. именно Россия внесла вклад в создание этнографической науки. Торопясь со времен петровских реформ приобщиться к опыту мировой культуры, Россия от века к веку сторицей отдавала ей приобретенное.
Историческая истина требует начать разговор с детища Петра I — Кунсткамеры. Ей суждено было более двух веков быть центром русской этнографии...
...Истекают последние годы XVII в. Российский царь Петр I вновь отправляется за границу набираться опыта и знаний, чтобы, заимствуя передовое, вырвать огромную страну из культурной и экономической отсталости. Он собирается проводить и проводит реформы, убеждая и принуждая, «не останавливаясь, — как писал В. И. Ленин,— перед варварскими средствами борьбы против варварства».
Где-то, на каких-то дорогах курьер доставляет царю обстоятельное письмо великого немецкого математика и философа Готфрида Лейбница. Петр однажды попросил Лейбница дать совет, как устроить специальные кабинеты для показа живой и мертвой природы, какие приобретать коллекции для целей просвещения. «Иностранные вещи,— писал в ответ на просьбу Лейбниц, — которые следует приобрести,— это разнообразные книги и инструменты, курьезности и редкости... Кабинет должен содержать все значительные вещи, редкие образы, созданные природой и искусством...»
Возможно, советы Лейбница оказались кстати. Во всяком случае в Московский Кремль в конце XVII — начале XVIII в. поступили приобретенные российским царем или полученные в дар диковинные вещи и инструменты, а в Московскую аптекарскую канцелярию — купленные за границей медицинские препараты. Над Невой уже вставала новая столица, и в 1714 г. Петр I распорядился доставить из Москвы все свои личные коллекции и собрания Аптекарской канцелярии.
В Летнем дворце коллекциям отвели специальное помещение и назвали его на заграничный манер Кунсткамерой. Вскоре первым коллекциям, включавшим и всевозможные предметы из Америки, Индии и других стран Востока, стало тесно в царских апартаментах.
В 1718 г. царь конфисковал особняк опального боярина Александра Кикина и приказал разместить Кунсткамеру в нем. Тогда же в предвидении роста коллекционных собраний на Стрелке Васильевского острова заложили огромное по тем временам новое здание. Закончено его строительство было уже после смерти Петра — в 1728 г., и в нем разместились Кунсткамера — первый русский научно-познавательный музей, библиотека и мастерские Петербургской Академии наук.
Так, начав свой путь с личных коллекций Петра I, петербургская Кунсткамера стала колыбелью русской науки. Здание ее сохранилось до наших дней, в нем и сейчас самый крупный в мире этнографический музей — Музей антропологии и этнографии имени Петра Великого и научные кабинеты Ленинградского отделения Института этнографии имени Н. Н. Миклухо-Маклая Академии наук России.
Прошло более двух столетий, но и сегодня ленинградцы и гости Ленинграда называют этот музей Кунсткамерой.
Включение Кунсткамеры в Академию наук привело к постоянному накоплению коллекций, этому обязаны были способствовать уже первые академические экспедиции, отправлявшиеся в Сибирь и на Дальний Восток вплоть до Камчатки; пополнялась Кунсткамера также за счет личных пожертвований ученых.
В начале 40-х годов XVIII в. в составе музея были собственно Кунсткамера с входившим в нее Физическим кабинетом, Натуркамсра с анатомическим театром, Мюнцкабинет (собрание монет, медалей и подобных изделий) и Императорский кабинет (личные вещи Петра I, его восковая фигура и т. д.).
Этнографические коллекции рассказывали о жизни, культуре, быте народов всех, за исключением Австралии, населенных континентов.
Следует заметить, что у Кунсткамеры поначалу было слишком мало рачительных хозяев.
К 60-м годам XVIII в. дела в первом русском музее оказались так запущены, что это вызвало возмущение передовых людей того времени. В 1767 г. молодой профессор С. Г. Гмелин подал рапорт президенту Академии: «Весьма сожалею, что такой кабинет, который, может быть, больше значит, чем все знатные вещи на свете, поныне от неразумного смотрения в такое худое состояние пришел, что едва оный исправить возможно будет».
Рапорт был принят во внимание. Канцелярия Академии 9 августа 1767 г. распорядилась: «Из кунсткамерских вещей все, что до животного царства принадлежит, включая анатомические, препоручить г-ну профессору Палласу, так чтобы расположение оных, каким образом в лучший порядок привесть и сохранить, прямо и единственно от него зависело; те же люди, которые при тех же вещах находятся, должны непосредственно от него зависеть, поелику принадлежат к тому целу, притом должен он принять вещи по каталогу, находящемуся в библиотеке, сличая оный с тем, который у себя будет хранить, и другой, который ему пришлется из комиссии... на том же основании анатомические вещи препоручить г-ну Вольфу, а травы г-ну Гмелину... порядочное содержание разного звания моделей, математических и прочих инструментов, китайского, камчадальского и прочих разных народов платья и других достопамятных и курьезных вещей... подбиблиотекарю Осипу Петрову».
За исключением Петрова, проработавшего немного, каждый из вновь назначенных оказался крупнейшим специалистом в своей области. Все трое стали действительными членами Академии наук. Большая экспедиционная деятельность Палласа и Гмелкна широко известна, их труды по изучению природы и культуры России вошли в золотой фонд русской науки. О замечательных работах Вольфа по механизму наследственности и постоянству видов Васильев сказал, что они гениально предвосхитили на целый век теорию Дарвина.
Назначение видных ученых ответственными за отдельные собрания Кунсткамеры не решило всех возникших перед музеем проблем, особенно в связи с поступлениями коллекций от академических экспедиций, начавших в 1768 г. работу по составлению физико-топографического описания России.
Но наступил 1771 г., и на специально учрежденный мост «надсмотрителя» Кунсткамеры был назначен воспитанник Ломоносова Семен Кириллович Котельников.
Котельников оказался именно тем человеком, который мог направить работу Кунсткамеры, мог навести порядок в хранении и показе коллекций. К концу XVIII в. стараниями Котельникова и ученых — хранителей отделов Кунсткамера становится крупнейшим научным центром в мире. По распоряжению Котельникова для «великолепия Кунсткамеры» срочно были изготовлены в начале 1780 г. «для разного куриозного платья азиатского несколько манекенов с натуральными к тому платью лицами и прочим прибором».
Для упорядочения посещений музея Академия ввела специальные (но бесплатные) билеты, которые выдавались в ее конторе, а в «Санкт-Петербургских ведомостях» было опубликовано сообщение о порядке работы Кунсткамеры. Она открывалась для посетителей, два раза в неделю, по вторникам и четвергам, с 9 до 11 часов до полудня и с 2 до 6 после него. Единовременно по билетам в залы пускали только 50 человек. Такое правило сохранялось вплоть до начала XIX в.
Слава Кунсткамеры далеко перешагнула границы России, и многие из россиян или иностранцев считали за честь способствовать пополнению ее коллекций...
