Но он все-таки на Земле, в Неаполе, в монастырской келье.

Пока он парил в бесконечной вселенной, за ним следили зоркие глаза. Не только его слова, но и его мысли подслушивали. Против него собраны обвинения — сто тридцать пунктов. Сто тридцать раз он отступил от учения святой католической церкви.

Он спешит из Неаполя в Рим, чтобы там найти защиту. Но вслед за ним идет донос: в его келье нашли книгу Эразма Роттердамского, которую он в спешке там оставил. Он сбрасывает рясу, надевает шляпу и плащ.

Эта светская одежда, эта шпага у пояса ему больше пристали, чем ряса.

Вот он — принц из сказки, который пришел, чтобы освободить Золушку.

Он добирается до гавани, садится на корабль. Свежий морской ветер обжигает лицо. Впереди — свобода.

Начинаются скитания по городам и странам.

Казалось бы, мир велик. Но для Бруно он тесен.

Он думает, что найдет прибежище для себя и для своей спутницы— науки — за стеной Альп, в свободной Швейцарии. Туда не могут дотянуться даже длинные руки доминиканцев.

Бруно в Женеве. Как легко ему дышится свободным воздухом! Но проходит несколько дней, и он видит, что надежда обманула его. Вера тут другая, чем в Риме, но нетерпимость та же. Вокруг не монахи, а лавочники, и добродетели здесь не монашеские, а торгашеские: кто богат, тот и свят. Но ханжества тут не меньше.

Бруно узнает в глазах все тот же знакомый ему затаенный огонек жадного, ничего не упускающего внимания. Ему рассказывают, что в городе есть особые должностные лица — старейшины. Они обязаны следить за жизнью каждого и дружески увещевать тех, кого заметят в проступке или в беспорядочной жизни. Их избирают так, чтобы они были в каждом квартале города и всюду «имели глаз». Стоит человеку замешкаться r праздничный день, и ему уже строго напоминают: пора идти в церковь.

В этом тихом, добродетельном городке, где все так степенно и чинно, еще витает призрак замученного Сервета.

Испанский врач Сервет тоже думал, что укроется в Швейцарии от глаз инквизиции. Это был знаменитый ученый. Он проник в глубь человеческого тела, он стремился открыть тайны кровообращения.

Женевские святоши приговорили его к сожжению за книгу, которую он написал.

Его не просто сожгли, его целых два часа жарили на костре.

Бруно следовало бы вести себя осторожнее, держать язык за зубами. Но он не хотел и не мог молчать.

Стоило ему увидеть невежду в одеянии магистра, как он громко, во всеуслышание заявлял: «Это самозванец! У науки нет с ним ничего общего».

Не прошло и нескольких месяцев после приезда Бруно, как в книжных лавках появился его памфлет, обличающий в невежестве одного из женевских ученых-самозваицев.

Этого было достаточно, чтобы Бруно познакомился с решетками и засовами женевской тюрьмы.

К счастью, он еще не успел совершить более тяжкого преступления. Его вскоре выпустили, дав понять, чтобы он больше не рассчитывал на гостеприимство женевцев.

Беспокойный гость уезжает.

И вог он уже в Тулузе читает лекции студентам. Где же место его прекрасной даме — науке,— как не в университете!

Еще темно, а студенты уже спешат со свечами и тетрадями в руках в аудиторию.

С восторгом слушают они своего нового молодого учителя, который так не похож на их старых, степенных профессоров.

Эти старички каждый год терпеливо повторяют одно и то же. Они объясняют так, что даже ясное становится неясным: «Насос качает воду потому, что природа боится пустоты; опиум усыпляет потому, что его природа такова, что он обладает свойством усыплять...» Студенты слушают, и им начинает казаться, что природа их профессора обладает свойством усыплять, хотя и не боится пустоты.

Не таков новый учитель. Когда он читает лекцию, перья в руках студентов мчатся по тетрадям, едва успевая угнаться за полетом его мысли А его мысль летит так далеко, что перед ней открывается весь мир.

Он учит сомневаться во всем, что считается неопровержимым Он идет против самого Аристотеля, против Платона.

Через тысячи лет с новой силой разгорается борьба между последователями Платона и последователями Демокрита.

Книги Платона невредимыми прошли сквозь века. Им покровительствовали и светские и духовные власти. Ведь язычник Платон так же, как христианские богословы, учил, что мир создан богом и что праведника ждет награда за гробом.

А книгам безбожника Демокрита пришлось плохо От них остались только отрывки, случайно уцелевшие в сочинениях других писателей,

Книги Демокрита сжигали язычники и христиане.

И вот эти книги словно воскресают из пепла. Демокрит снова ведет борьбу с Платоном ..

И снова приверженцев Демокрита обвиняют в безбожии.

Бруно покидает Тулузу и отправляется в Париж.

Здесь еще не стерты на дверях начерченные мелом кресты, которыми были отмечены дома еретиков-гугенотов Вот на этом мосту, где снова идет торговля, всю ночь убивали бегущих и трупы бросали в Сену. Из окон дворца, с балконов смотрели дамы, в неурочное время покинувшие постель, чтобы не пропустить небывалое зрелище. Это был праздник крови, торжество нетерпимости. За одну только ночь с 23 на 24 августа 1572 года католики перебили в Париже три тысячи гугенотов.

Бруно должен был бы вспомнить, что ведь это здесь, в Париже, наемные убийцы закололи на улице смелого мыслителя Пьера де ла Раме. Сначала здесь сожгли его книги, направленные против казенного, церковного Аристотеля. А потом умертвили и автора этих книг.

На первых порах счастье улыбается Бруно. Его представляют королю. И молодой король, падкий до всего нового, очарован необычайной забавой — беседами о науке. Он назначает Бруно профессором и даже не требует от него, чтобы он ходил к обедне.

Бруно мог бы стать придворным ученым, получать чины и награды. Но ливреи шьют не для таких людей. Он не холоп, а рыцарь. Он идет завоевывать мир для науки. Он всюду восхваляет ее. И горе тому, кто осмелится отнестись к ней без должного уважения! Он наносит удары направо и налево, поражая невежд. Но он один, а их много. И, не дожидаясь, пока они посадят его за решетку, он садится на корабль и переправляется через пролив...

Бруно в Оксфорде. Он появляется на кафедре. Он участвует в турнире, на котором бьются не мечами, а доводами, отражают удары ссылками на авторитет. Среди зрителей — весь цвет английской знати, двор, послы иностранных государств, сама королева. Тринадцать доказательств находит Бруно, тринадцать смертельных ударов наносит он своему противнику, ученейшему из оксфордских профессоров — доктору Нундиниусу.

Нундиниус обезоружен. Он чувствует, что побежден, и он совсем не по-рыцарски осыпает своего противника грубой бранью. Ему вторят хором его достопочтенные коллеги.

Докторские шапочки сбились набок, мантии развеваются, из глоток вылетают ругательства, достойные лондонских извозчиков.

Диспут закончен. Почтенные гости разъехались. Но и победителю приходится укладывать вещи. Вслед ему летят крики: «Прочь, прочь, более ученый, чем Аристотель, более глубокий, чем Платон! Убирайся отсюда — ты, о ком никто не знает! Кто ты такой, дерзкий юнец, осмеливающийся плыть против течения, по которому плывет столько великих ученых?..»

Нет, как ни расширился мир, он все еще тесен для такого большого корабля!

Куда он теперь направит свой путь?

Лондон, Париж, Магдебург, Виттенберг...

Все дальше и дальше, из страны в страну, от одной заставы к другой. Сколько их, этих застав! Весь мир разгорожен на враждующие княжества, города, секты.

Бруно — над сектами, и поэтому он для всех еретик. Он видит перед собой бесконечную вселенную, но для него нет места даже на маленькой Земле. Он возвещает величие человека, а вокруг люди терзают друг друга хуже чем дикие звери.

Но он не может и не хочет быть другим: кто прозрел, тот не станет жить, как слепой.

Все дальше и дальше. Прага, Гельмштедт, Франкфурт...

Бруно странствует из города в город. Он восхваляет науку там, где под звуки труб сжигают на площадях книги смелых мыслителей.

Он ведет непрестанную войну с «темными людьми». Он наносит и предупреждает удары. Он поражает низость, обуздывает наглость, обличает невежество.

Куда он ни взглянет, везде нетерпимость, везде соглядатаи, ханжи, лицемеры, тупицы, цепляющиеся за колеса, чтобы остановить колесницу истории.

Нигде нет места свободной мысли. Но если так, то стоило ли покидать родину?

Бруно любит человечество, и все-таки родина ему дороже всех стран мира.

Тот, у кого большая душа, кто готов обнять весь мир, тот и свою родину любит сильнее, чем человек с узкой, маленькой, себялюбивой душонкой.

Бруно возвращается в Италию. Если уж умирать, так на родной земле, под родным небом.

Там когда-то пел о природе его любимый поэт Лукреций. Там творил Леонардо да Винчи.

В годы скитаний Бруно не забывал об Италии. Но и в Италии не забывали о нем. Доминиканцы только и думали, как бы заманить к себе заблудшего брата.

И вот плетется искусная сеть — от ордена к духовнику, от духовника к одному молодому венецианскому патрицию. Патриций любезно приглашает Бруно к себе, обещает предоставить ему все, что нужно для спокойных научных занятий.

Соблазн велик. Бруно приезжает в Венецию и попадает в расставленную западню.